Дикое золото - Страница 54

– Простите, Леонид Карлович, господин инженер, – серьезно сказал Пантелей. – Только скажите этому вот, чтоб не фыркал. С каждым промашка может случиться.

– Не фыркай, Семен, – поддержал Бестужев. – Не фыркай. И маузер спрячь подальше – я уже слышу повозку, и, хотя приедут люди доверенные, маузер при рабочем геодезического отряда им может показаться странностью, о которой они обязательно проболтаются по простоте душевной среди своих…

В самом деле, стук колес уже совсем приблизился, затих у ворот. Бестужев побыстрее надел инженерную фуражку с зеленым верхом и кокардой в виде якоря, перекрещенного с топором, – чтобы привыкнуть к ней и носить непринужденно.

Слышно было, как у ворот шумно фыркают кони. В избу вошел высокий горбоносый человек, одетый по-русски, снял картуз, бегло перекрестился на иконы – причем оказалось, что он лыс, как пророк Елисей. Холодные глаза вмиг обшарили присутствующих, задержались на Бестужеве. Незнакомец раскланялся с самым что ни на есть подобострастным видом:

– Я так понимаю, вы и будете ваше благородие? Тш-ш, мы люди посвященные, больше этого словечка не произнесем… Величать вашу милость как прикажете?

– Леонид Карлович, – сухо сказал Бестужев. – Вас, позвольте узнать…

– Лука Гнездаков-с, недостойный… – горбоносый уцапал руку Бестужева и тряхнул ее с забавной смесью подобострастия и наглости. – Посланы господином Иванихиным в целях встречи и провожанья…

– Ах, вот вы какой, Лука Лукич, – протянул Бестужев с нешуточным любопытством, присмотрелся к поддевке Гнездакова. – Пожалуй, и впрямь правду о вас говорят, что в каждом кармане у вас по пистолету…

– Скажете тоже, Леонид Карлович! Карманов-с у меня шесть, а пистолетов всего три, да и то, ежели уточнить, только два мои нагана могут быть отнесены к серьезным пистолетам, а третий – так себе-с, забава, дамский, на ладошке помещается… Спокойствия ради, для симметрии цифр – бог, как известно, троицу любит… Прикажете вещички грузить?

– Да, распорядитесь.

Гнездаков высунулся в окно и рявкнул совсем другим тоном – повелительным, хамским:

– Вещи в повозку, орясины! – повернулся к Бестужеву, вновь елейно протянул: – Без пистолетов в нашем положении никак невозможно-с, народец поганейший, варнаки… Дай им волю, кишки б вытянули…

Здесь он, в общем, был по-своему прав – Бестужев знал от Ларионова, что Гнездакова раз шесть пытались ухайдакать приисковые. Личность, мягко говоря, гнусненькая – по достоверным агентурным сведениям, добросовестно исполняя роль цепного пса, перепорол без всякого на то законного основания массу народа, морды бил направо и налево, а по собственной инициативе еще и принуждал молодых красивых баб к сожительству, не гнушаясь прямым насилием. Бестужев с превеликой охотой назначил бы этого типа на роль главного подозреваемого и поручил поработать с ним кому-нибудь вроде Зыгало, но, увы, гнусность человеческая еще не причина для того, чтобы отдавать такого субъекта под политическое следствие… Все равно Иванихин за него держится обеими руками, прикрывая от всех чисто уголовных дел…

…Енгалычев чуточку неуклюже собрал свои бумаги со стола, раскланялся и вышел. Иванихин спросил с легкой насмешкой:

– Леонид Карлович, говорят, и он у вас на подозрении?

– У меня? Да вздор, с чего вы взяли?

– Возможно, я неточно выразился. Не у вас, а у ваших…

– Не знаю, право…

– Да знаете, конечно, – усмехнулся Иванихин. – Знаете, Леонид Карлович, господин Лямпе… Хм, вы меня тогда провели здорово. Немецкая личность была безупречна, классический недалекий тевтон.

– Возможно, вас это и разочарует, – едко ответил Бестужев, – но все было затеяно отнюдь не ради вас…

– А вы – изрядная язва, Леонид Карлович… – сказал Иванихин беззлобно. Хохотнул: – Но это мне нравится. Люблю независимых людей, не лишенных собственного достоинства.

– Что же тогда держите при себе всякую сволочь?

– Вы про Гнездакова? Милейший Леонид Карлович, одно дело – наши личные пристрастия, и совсем другое – хозяйские интересы. Не выпустите ж вы амбары охранять чистенького, завитого белого пуделя, обученного подавать лапку и стоять на голове? То-то. Когда рядом шастают волки, волкодав бывает нелишним, а если он при этом прохожих за ноги цапает да на персидских коврах, простите, испражняется… Что поделать, издержки производства. В конце-то концов, и вы не с апостолами работаете, а? Енгалычева вы, конечно, подозреваете, и Мельникова тоже, ход ваших мыслей в данном случае загадки не представляет…

– А вы? – напрямик спросил Бестужев. – Вы-то кого подозреваете? Только не говорите, что столь умный и энергичный человек, как вы, после всех событий никого ни разу не заподозрил… Поделитесь мыслями. Не считаете же вы, что я немедленно поволоку в кутузку тех, чьи фамилии от вас услышу…

– Я и не считаю, – махнул рукой Иванихин. – Не в том дело. Просто, как бы вам объяснить, вернее, сформулировать… Я не берусь кого бы то ни было подозревать. Не мое это дело. Не учен. Что вы, я никоим образом не испытываю к вашей службе модного ныне презрения, так что вы напрасно кривитесь… Просто каждый должен заниматься своим делом. Коли уж вас специально обучили и поставили на эту обязанность, вы и должны… подозревать. Квалифицированно.

– Но есть же у вас личные соображения?

– Нет, – решительно сказал Иванихин. – Опять-таки по причине моей полной неопытности в ваших сыскных тонкостях. Тут легко напороть горячку. Разумно будет заключить, что под подозрение попадают в первую очередь Енгалычев с Мельниковым, как люди, прекрасно осведомленные о времени выхода караванов… но кроме логики есть еще естественное человеческое разумение, инстинкт, если хотите. Основанный не на пустом месте, а на знании людей, с которыми давно знаком. Енгалычев – не тот человек, что способен связаться с чем-то противозаконным, особенно с таким. Он, конечно, любит витийствовать, крыть наши порядки – ну да кто их нынче не кроет? Для пособника налетчиков он боязлив, бывают такие люди, знаете ли. Никогда не пойдут на преступление по причине слишком глубоко засевшего врожденного страха. А Мельников – барин. Из породы холеных барчат, каких от преступлений отвращает опять-таки не благородство души, а спесь. Невместно преуспевающему, довольному жизнью и судьбой барину водиться с уголовным элементом. Неужели вам не знакомы подобные психологические типы?